Разбудило холодное прикосновение — кто-то положил ему на лоб холодную ладошку.
— У него жар, — услышал Нестор приятный женский голос.
Он разлепил губы и попытался сказать:
— Зоенька! — И открыл глаза.
Не было Зоеньки. Была смутно знакомая девушка с милым большеглазым лицом, обрамленным прямыми черными волосами. Глаза были карими. На ней был белый шерстяной свитер с забавным рисунком: два бурых медведя сражались за огромную еловую шишку. Композиционно получалось, что медведи восседали на сферах грудей и боролись за шишку, засевшую в ложбинке между ними. Девушка склонилась над Нестором, прижав руку к его разгоряченному лбу. Девушка улыбалась.
— Привет! — весело сказала она пробудившемуся Нестору.
Нестор попытался соотнести свое положение во времени и пространстве с тем, что он только что пережил, и с тем, что (и кто) его сейчас окружало. В некоторых контекстуальных разговорных конструкциях такой процесс называют «одуплением». Всякий раз, когда Нестор слышал это слово, он представлял себе маленького мохнатого зверька — бурундука, хомяка, белку, соню, — залезшего в уютное дупло и расправлявшего там солому и сухую хвою, обустраивая свой незатейливый быт, «одуплявшегося».
Нестор «одуплялся» несколько минут. Он вспомнил ссору с женой из-за ненужной ей и непонятой ею правды. Вспомнил визит к врачу, желтый конверт. Вспомнил, как звонил и приходил домой. Вспомнил приговор и его исполнение: вещевую сумку в коридоре, промозглую ночь в гараже, утреннюю дорогу мимо полей. Вспомнил луковицу сельской церквушки. Вспомнил, как приехал в дом по адресу: Кисельная, 8. Вспомнил даже собак, раздирающих лаем утро воскресного дня. Вспомнил лужу в душевой под ногами и влажное полотенце вместо одеяла. Потом был проводник — им оказалась Зоенька. Странно, раньше Нестор никогда не думал, что у проводников есть человеческая ипостась или что проводниками могут быть девушки из персонала Центрального управления Раджаса. Мышиный лаз за плинтусом, выросший в величественную галерею. Картины на стенах. Бескрайнее поле и Ось Мироздания всего в нескольких километрах от них. Потом сердце опасно сжалось — Нестор вспомнил смертельный ужас в неведомых пределах Белого Ясеня; вспомнил орду черных маленьких вихрей, жуткую борьбу, напряжение бегства и почти смирение с неизбежной смертью. Вспомнил Зоеньку, спасшую его из ада.
— Где Зоенька? — спросил он у девушки, которую никак не мог вспомнить.
— А чем мы хуже Зоеньки? — прозвучал из кухни веселый девичий голос.
В гостиную вышла вторая девушка в похожем свитере: довольный медведь сидел в ложбинке между грудями; справа и слева от медведя громоздились две великолепные еловые шишки. И вообще, вторая девушка была похожа на первую, вот только ее лицо с огромными зелеными глазами было инкрустировано естественным белым золотом прямых волос. И тут Нестор понял, кто перед ним: темненькая и светленькая из свиты Семена Немировича Волха. А раз здесь свита, то рядом должен быть и король.
Шум телевизора на кухне, звон посуды — Нестор был уверен, что звенят не тарелки, а бокалы — приглушенный стенами звук голосов и прочие верные признаки однозначно указывали на то, что на кухне пребывает не только «триединый и вездесущий», но и еще как минимум один человек. Конечно, Кир — кто же еще? Сомнений быть не могло.
— Соня, вернись! — раздался громогласный призыв. — Мы с Киром не справляемся! Да и не мужская это работа — на стол накрывать!
— Шовинисты гендерные! — нежно пожурила их светленькая и откликнулась:
— Иду! Мы все идем! Фея Нестора разбудила!
— Вас зовут Фея? — спросил Нестор у темненькой, скорее не в познавательных целях, а для того, чтобы как-то выйти из неловкого положения.
А неловкость положения заключалась в том, что он лежал, голый, мокрый и горячий, на диване в гостиной, прикрытый одним только пледом, — видимо, кто-то из девушек притащил плед из спальни со второго этажа и заменил пледом полотенце. Полотенце валялось тут же, под диваном. Нестору стало совсем не по себе, когда он понял, что полотенце сползло намного раньше, чем его укрыли пледом. Ох, как он не любил попадать в неловкие ситуации!
— Фея! — рассмеялась темненькая. — Вернее, мое полное имя Faith — Вера. Я родилась на Острове. А здесь чаще используют имена уменьшительные — Fay, Faye, Fae.
— А Соня — это уменьшительное от Софья, — догадался Нестор. — Так, мудрость и вера уже есть. Осталось найти любовь и надежду.
— Ты их обязательно встретишь, — неожиданно серьёзно сказала Соня.
— Конечно встретит! Нет других вариантов, — подтвердила Фея.
На пороге кухни возник Семен Немирович — нетрезвый, грузный, в сизом костюме, с неизменным коньячным бокалом в руке. Возник и произнес:
— Рад приветствовать Вас, молодой человек, на этом островке мужской свободы и солидарности в полном здравии. Правда, девушки? Это ведь остров, где работают только мужские законы?
— Кто спорит? — согласилась Фея. — Вот только юноша не в полном здравии — у него жар.
— Когда я говорил «в полном здравии», я имел в виду себя, — важно пояснил Семен. — А юношу мы сейчас вылечим. В конце концов, врач я или не врач? Добро пожаловать к столу!
Семен Немирович повернулся спиной и сказал через плечо, как Винни Пух говорил Пятачку голосом Леонова:
— Ну, и вы все тоже заходите.
Девушки прыснули, а Нестор задумался: как ему выбраться из-под пледа, найти свои вещи, облачится в них и сохранить при всем при этом хотя бы видимость достоинства? Потом мысленно махнул рукой, решительно скинул плед и неторопливо проследовал к сумке с вещами. Не надевать же защитные мотоциклетные штаны из грубого кордура прямо на голое тело?